Выношу из комментариев, чтобы не потерялось.
Мне тоже кажется, что это пощечина не за отцеубийство как таковое. Если бы Яо преподнес свое преступление в иной, полной раскаяния, манере, Сичэнь вряд ли ударил бы его. Но Яо оскорбил убитого им отца, высказался о нем пренебрежительно. Яо! Тот самый Яо, про которого Сичэнь раньше говорил Вансяням: "Все эти долгие годы в моём представлении он... переносил тяжкие испытания, заботился о людях, ко всем относился с уважением и сочувствием" (64 глава/43 серия, 6:47), - то есть он видел в Яо некий идеал благородного мужа, а в его отношении к отцу - образец почтительного сына. Поэтому и ему, и Минцзюэ казалось естественным, что Яо хочет состояться в Цзинь, как бы отец с ним ни обошелся и каким бы человеком ни был, служить отцу - достойное желание. Та сторона Яо, которую Яо позволял Сичэню увидеть, была воплощением терпения и добродетели, за которую Яо (как, я думаю, Сичэнь считал) был вознагражден жизнью, кармой, Небесами по заслугам. В конце концов, отец его признал, Яо встал во главе ордена Ланьлин Цзинь и всех заклинателей. В этом итоге, мне кажется, Сичэнь видел подтверждение справедливости мира: как бы ни было тяжело в начале, Яо вел себя добродетельно и получил причитающееся ему. Не случись разоблачения, можно было бы сложить красивую поучительную историю для потомков.
Тем больнее оказалось прозрение, в котором и Яо совсем не тот, каким его Сичэнь видел (ошибся в столь близком человеке!), и справедливости-то никакой по отношению к этому человеку не было. Яо оказался на вершине мира, не потому что ему воздалось по заслугам, за все страдания и труды, а потому что он заполучил это положение обманом и коварством. А страдал, выходит, просто так, ни за что и ни ради чего. Мир, оказалось, устроен совсем иначе (ошибся в своих представлениях!). И Яо бросил ему эту правду о себе - вот так, грубыми, пошлыми, пренебрежительными словами. Это же, кажется, первый раз, когда он при Сичэне кого-то поносил, и сразу - отца! И пощечина, по-моему, за маску, которая вместе с презрительными словами об отце полностью спала с лица Яо, а под ней оказалась нечто совершенно возмутительное.
Мне тоже кажется, что это пощечина не за отцеубийство как таковое. Если бы Яо преподнес свое преступление в иной, полной раскаяния, манере, Сичэнь вряд ли ударил бы его. Но Яо оскорбил убитого им отца, высказался о нем пренебрежительно. Яо! Тот самый Яо, про которого Сичэнь раньше говорил Вансяням: "Все эти долгие годы в моём представлении он... переносил тяжкие испытания, заботился о людях, ко всем относился с уважением и сочувствием" (64 глава/43 серия, 6:47), - то есть он видел в Яо некий идеал благородного мужа, а в его отношении к отцу - образец почтительного сына. Поэтому и ему, и Минцзюэ казалось естественным, что Яо хочет состояться в Цзинь, как бы отец с ним ни обошелся и каким бы человеком ни был, служить отцу - достойное желание. Та сторона Яо, которую Яо позволял Сичэню увидеть, была воплощением терпения и добродетели, за которую Яо (как, я думаю, Сичэнь считал) был вознагражден жизнью, кармой, Небесами по заслугам. В конце концов, отец его признал, Яо встал во главе ордена Ланьлин Цзинь и всех заклинателей. В этом итоге, мне кажется, Сичэнь видел подтверждение справедливости мира: как бы ни было тяжело в начале, Яо вел себя добродетельно и получил причитающееся ему. Не случись разоблачения, можно было бы сложить красивую поучительную историю для потомков.
Тем больнее оказалось прозрение, в котором и Яо совсем не тот, каким его Сичэнь видел (ошибся в столь близком человеке!), и справедливости-то никакой по отношению к этому человеку не было. Яо оказался на вершине мира, не потому что ему воздалось по заслугам, за все страдания и труды, а потому что он заполучил это положение обманом и коварством. А страдал, выходит, просто так, ни за что и ни ради чего. Мир, оказалось, устроен совсем иначе (ошибся в своих представлениях!). И Яо бросил ему эту правду о себе - вот так, грубыми, пошлыми, пренебрежительными словами. Это же, кажется, первый раз, когда он при Сичэне кого-то поносил, и сразу - отца! И пощечина, по-моему, за маску, которая вместе с презрительными словами об отце полностью спала с лица Яо, а под ней оказалась нечто совершенно возмутительное.